Фамильный фолиант

По в далеком прошлом наладившейся привычке, тогда как тянувший экипаж конь Горман, идя непрерывным подстегиваниям престарелого, облечённого в гранатовый плащ лейб-кучера, достигал до посёлка Холлешовицы, что впяти милях от Люксембурга, Флугбайль останавливался на первый питстоп - чтобы на следующий день пролонгировать двадцатидневное странствие интервалами различнойдлительности, в исходя из расположения Скакуна; досягнув наконец Карлсбада, данный бравый конь обыкновенно так наедался на гречке, что к мигу поворота обретал странное сходство с ласково-радужной сервелатом на четырех тонких ходунках; сам же господин царский лейб-целитель во время офрского курса наваливал на себя суровый обет походов пеше.

Явление на срывном ежедневнике важной даты «1 мая» издревле служило намеком к началу сборищ, однако с этим рассветом господин царский лейб-врач, неудостоив календарь глазом и отложив его висеть непочатым с прошлой датой, уснащённой пугающей надписью «Вальпургиева ночь», придвинулся к рукописному столу, где валялся огромный, свиной кожи фолиант, инкрустированный медными закутами и еще со времен паротца лейб-доктора прислуживавший дневником всем Густавам крепого пола, и погряз в собственные юношеские записки, порываясь понять, не мог ли он когда-либо прежде знаться с этим страшным Питвальдо - потому что его никак не покидало туманное опасение на этот счет.

Личную титульную книжную запись Густав Флугбайль сделал в двадцать пять лет, в рок смерти отца, и с того часа бережно продолжал исполнять эту дневную процедуру – как и всем погибшим представителям этого имени; каждый восход солнца снабжался упорядоченным числом.